„Несовершенство - это красота, безумие - это гений.“
Мэрилин Монро американская киноактриса, певица и секс-символ 1926–1962
Гениальный Даниэл Роузберри возродил, буквально, из пепла легендарный Дом Schiaparelli. До его восхождения на престол в бренде были разброд и шатания. Никто не знал, чем должен жить этот колосс, в основании которого сюрреализм в чистом виде. А еще смелая эксцентрика и, местами, чувство юмора. И вот он выпускает на подиум моделей в платьях с львиными голова, а модель Мегги Мауэр удостаивается аксессуара в виде копии собственной головы. Гений Роузберри щедро поливает золотой краской различные части женского тела и превращает их в скульптурные топы, где соски, ушы или брови украшает ювелирный пирсинг. Главная топ-модель поколения Z – Белла Хадид удивляет Канны платьем, декольте которого являет собой анатомическую копию бронхов, только выполненную из металла. На просторах российского интернета даже случился баттл: точно такое же платье примерила Рената Литвинова. И общественность заспорила – кому же это чудесное одеяние больше к лицу (или к телу).
Наследным потомком эксцентричной Эльзы Скиапарелли (чей модный Дом сейчас возглавляет Даниэл Роузберри, и которую недолюбливала практичная Коко Шанель), в 80-е и 90-е был Франко Москино. С присущей только ему иронией он демонстрировал моду как генератор позитивных мыслей. Разносил в пух и прах устоявшиеся каноны модных шоу. А рекламные кампании превращал в социальные манифесты на самые острые темы. Когда спустя много лет его детище перешло в руки Джереми Скотта, тот не стал мелочиться – каждый его показ был фееричным, одежда максимально спорной, а публика оставалась обескураженной. Платье-люстра или костюм-комод вызывали у критиков смешанные чувства – одни ценили его за фантазию и изобретательность, других возмущало то, как он относился к потребностям рядовых покупателей.
Не менее изощренно демонстрирует плоды своей фантазии Джонатан Андерсон. Самый британский из всех дизайнеров на шесте вертел любые принятые нормы и клише. Цветы в моде? Он украсит платье гигантским антуриумом. Все вдруг полюбили кроксы? А что по поводу шлепок-лягушек и клатча голубя? Возглавляя бренд собственного имени и испанский Loewe, Джонотан отливает куртки из металла, создает туфли из воздушных шаров и платья-оригами. Модная общественность открывает рты, возмущенно перешептывается, критики строчат гневные статьи, а он лишь улыбается и показывает консерваторам средний палец. Когда буря стихает, почти все поголовно признают – а ведь он гений!
Но эксцентрика не всегда про сложное и концептуальное. Иногда это ирония в чистом виде, откровенная сексуальность и заигрывание с социальными нормами – прощупывание дна дизайнерской туфелькой: до каких границ дойти еще можно, а с чем шутить уже опасно. Так дизайнеры не раз уже поднимали в своих коллекциях религиозные темы, выступали с актуальными лозунгами или высказывались на тему жизни и смерти.
В свое время шутники из Dsquared2 выпустили свитер с надписью «Jesus loves even me». Посыл у текста был максимально позитивный, но сам показ братьев-близнецов, напоминающий воскресную мессу, вызывал немало споров. Но то были нулевые. Тогда можно было все, или почти все (Гальяно тогда творил вообще все, что хотел). Это сейчас моралисты ищут к чему придраться и совсем перестали шутить. Попытки дизайнеров быть смелыми в наши дни заслуживают уважения – мода стала похожа на минное поле. Делаешь майки, напоминающие детские боди – заигрываешь с темой педофилии. Используешь «животные» мотивы – можешь разгневать зоозащитников. Делаешь слишком узкие корсеты – обвинят в мизогинии. Этнические мотивы и подавно под запретом – не являешься носителем культуры, не смей ее транслировать. Попробуй тут найди лазейку для того, чтобы и себя выразить, и не облажаться. Но гениям все по плечу. Так из платьев вырастают огромные цветы, а ноги стремятся взлететь над обыденностью в туфлях из воздушных шариков.
Безумству храбрых поем мы песню. И давайте будем относиться к моде без снобизма. Иногда это лишь игра.
Игорь Паршин